ARCHITEON.INFO

Солнечный свет для человека является источником множества благ, хотя бы такого как – жизнь. А значит, архитектура, как инструмент организации его жизненной среды, не мыслима вне света, вне законов самобытности светового потока.

Наличие очага или факела никогда не умаляло потребность в свете дневном, и не только по причине того, что окно не нуждается в дровах: просто небесное светило излучает нечто большее, нежели количество люксов.

Казалось, человек приручил свет, изобрел множество энергоэффективных (и не очень) альтернатив, но только дневной свет обладает некой символикой, смысловым значением, аллегорическим образом и Эдиссон здесь бессилен.

Мистерия света становится очевидной в архитектуре культовых сооружений. Практически все религии начинают повествование своей истории со слов "свет", "солнце", "светило"... "Ра". Ослепительное сияние солнечного света и небесное происхождение вовсе не исчерпывают его парадигму – его временная текучесть, пространственное непостоянство в купе с периодичностью, театральность, если хотите – черты солнечной природы, которые рукотворным светилам-лампочкам тяжело имитировать. К тому же, если учесть родство имитации с ложью, данный прием в Доме Божьем не приемлем еще и по моральным соображениям.

Будучи одной из ипостасей божественного, свет является кульминационным элементом процесса восприятия сакрального помещения. Древнейшая из материй, она всегда современна, она ничего не стоит, но всегда обогащает, ее присутствие и отсутствие одинаково экспрессивны, она – самый сложный строительный материал, но от ее использования нельзя отказаться. Сопромат природы света, его структуры и внутренних напряжений не знает иного пути, кроме как – эмпирический.

Попытки осмысления сакральности света не открытие Христианства, отнюдь – опейон Римского Пантеона (8,9 м в диаметре) и его световой столб в каменном цилиндре, скользил по кругу, поочередно освещая скульптуры божеств и каждый раз встречая пришедшего новым состоянием.

Отношение к роли света в храме менялось. Если Византийская и Романская эпохи, прорезая в стенах метровой толщины амбразуроподобные окна, давили на человека своей массой, словно уличая в несовершенстве, то готика уже очень осознанно старается понять метафизический образ света, посредством созерцания.

Сугерий, настоятель церкви аббатства Сан-Дени, писал о "свете умопостигаемом", уверяя, что он сближает с Господом – "свет удивительный и нескончаемый священнейших окон, красоту храма наполняющий". Однако некоторые историки утверждают, что учение Сугерия не столь возвышенно, и он считал, что "без созерцания храмовых драгоценностей простому смертному не добраться до смысла ценностей горних". Не исключено, что в разногласиях повинна латынь, нарекшая и свет и роскошь словом – lux.

Существует так же теория, говорящая о средневековой церкви, как об алхимической печи – Анаторе, которая светом Христовым, как философским камнем, касается света, что внутри нас, и превращает железо наших душ в золото. Вопрос в том, насколько глубоко мы позволяем волшебному свету проникнуть в нас?

Гениальность зодчего в любую эпоху определяло умение чувствовать свет: Брунеллески подарил миру купол собора св. Марии дель Фиоре со световым фонарем-латерной, а с ним и ренессанс, в барокко Борромини сплел кружева трехлистного купола церкви св. Иво в Риме. Случалось, гений политической идеологии брал верх – нередко световой поток терялся в золотых виньетках роскоши, впрочем, и храм зачастую строился далеко не во имя Веры.

Но оставим историю историкам. Многие соборы Европы наполнили любознательные туристы, навсегда нарушив священную тишину свечей. Время идет, архитекторы задумывают новые церкви, руководясь собственным представлением об идеальном месте для молитвы. И что интересно, отвергая вековые каноны, стремясь к неповторимости и уникальности, они обретают единство в осознании света. После многовековых коллизий и мытарств в оформлении пространства победил свет. В принципе, только он и остался, даже самые яростные протестанты вряд ли догадывались о возможности аскезы такой степени.

Неграмотного средневекового человека надо было учить, рассказывая библейские истории сюжетной лентой фресок и мозаик. Иногда кажется, что после, даже частичного рассмотрения такого обилия витиеватостей, едва ли хватало времени и сил на молитву. А сейчас единственный повествующий – нерукотворный свет и им зажженные фактуры бетона, белой штукатурки или деревянной доски. Спроектированная Ле Корбюзье капелла Роншамп около Парижа и “храм света” в Осаке, мысли Андо еще раз показывают, что свет и есть храм.

Признаться, испытываю личную слабость к финской архитектуре, и причиной тому именно трепетное отношение финских архитекторов к дневному свету. Географические широты наделили их земли мягкими, теплыми и длинными тенями, прозрачной живописью рефлексов.

Капелла студенческого городка в Отаниеми представляет собой неброскую, еле заметную постройку красного кирпича среди сосен, при входе в которую замираешь, не в силах шевельнуться. Это просто деревом обшитое помещение с односкатной крышей, но поверьте – вы этого не заметите, заколдованные видом на цельное окно во всю стену, за которым крест и вечнозеленый лес. Вот так, завороженный, плюхаешься на первую же скамейку и... я не знаю, что дальше, с каждым по-разному. Неважно, какого вы вероисповедания и конфессии, какой степени набожности или же приверженец атеизма – вы будете смотреть на этот крест, лес, небо и... свет, потому что, он был вначале, еще до религий и неверий.

И как-то верится словам Псевдо-Дионисия Ареопагита: "Бог есть Свет, познаваемый в молчании души".

Финским церквям свойственен световой фокус на алтарную часть, как в церкви в Турку или в капелле в Олу, но не всегда. Temppeliaukio – выдолбленная в скале церковь в центре Хельсинки, благодаря кольцу равномерного верхнего света обретает шарм очаровательной камерной залы... но теряет диалог. Помещение красноречиво фактурой скальных стен и медным переплетом потолка, а потерявшийся зритель крутится подобно волчку, пытаясь ответить взглядом на зовы всех поверхностей – он не знает с кем говорить и кого слушать. Подобное решение утрачивает сокровенность, некое таинство.

Световое пространство, как состояние, уже само по себе есть сильное переживание, остальное стирается, как "случайные черты". Но, не смотря на свою божественность и силу воздействия, свет нуждается в благодетеле – архитекторе, кто понимает его природу и дает раскрыться.

Конфуций сказал, что гончар лепит горшок, а использует лишь пустоту в нем, возможно, и архитектор должен построить стену только для того чтобы прорубить окно в ней, а потом еще несколько стен – чтобы свет окна упал на них и отразился, бросая тени и рефлексы?