ARCHITEON.INFO

Франц Халс, 1581, Антверпен – 1666, Харлем

Пожалуй, "Цыганка" – самый веселый портрет Лувра. Впрочем, эту милую и плутоватую улыбку можно встретить на многих картинах Халса. Непонятно, откуда в 17 столетии взялся столь лихой мазок. Предвосхищая импрессионистов, Халс возвел в принцип идею "стоп-кадра". Даже в заказных портретах – острое впечатление момента.

Для метаморфозы скучного бюргера в нахального, петушащегося фанфарона, а фотографически-тоскливого группового портрета – в спланированный беспорядок случайных поз, нужен талант прямо-таки режиссерский.

Чтоб понять, откуда взялись эти полнокровные образы, нужно помнить о Голландии 1664 года. После нескольких десятилетий испанского владычества наконец-то добыта свобода. А Харлем – тот город, что пострадал от войны больше других. Перейдя в руки врагов, он был разрушен, вдобавок – опустошен пожаром. Поэтому вполне естественно, что ни в каком другом голландском городе после освобождения от испанской короны не кутили так бурно.

Этот веселый народ как нельзя лучше подходил под бравурную кисть Халса. Вот что писал Рихард Мутер о его мужских типах: "Упираясь рукой в бок, одно плечо выставив вперед, его мужчины стоят так, словно одного маленького движения локтем достаточно, чтобы бросить оземь всякого противника. Офицеры закрутили усы вверх, обвив стан шарфом. С видом, точно им плевать на весь мир. Но и штатские вертят перчатку в руках так, словно хотят ею ударить противника в лицо. Священники размахивают книгой так воинственно, как будто намереваются пустить ею в голову католику. Офицер на лондонской картине похож на гвардейского лейтенанта, губы его заострены, словно он насвистывает военный марш. Даже маленький горбун в Берлинском музее, который держит перчатку в руке, как пращ, чувствует себя Давидом, готовым вступить в бой с Голиафом".

Не менее характерны и сценки из детской жизни. В них напрочь отсутствует кроткая сентиментальность и застенчивость, которыми щедро одаривали чад прошлые мастера. Детки, возникающие в памяти при упоминании Халса – уж никак не субтильные малютки с молитвенно сложенными ладошками. Скорее – бесцеремонные бедокуры и малолетние вояки. Из таких вырастают Нельсоны, д’Артаньяны, победители полтавских битв.

Замечателен вклад Халса в манеру написания групп. Он с треском разрушил закоснелую схему изображения монотонных лиц анфас.

"Групповой портрет стрелков гильдии святого Георгия" по меткому выражению одного исследователя – это пушечный салют, открывающий победное шествие "золотого века" голландского искусства. Такие портреты были практикой частой. Гвардия набиралась на определенный срок из гражданских лиц – врачей, торговцев, цеховых мастеров, а им – ах, как приятно было запечатлеть себя в военной форме.

Халс, сам бывший стрелок роты Святого Георгия, написал офицеров, конечно же, пирующими на банкете. Платил каждый, и нужно было умудриться сохранить равноправие всех изображаемых. Но - никакой казенщины, композиционной скованности и деланных лиц. Одно из лучших описаний "Стрелков", по моему, опять у Рихарда Мутера: "Ранние картины Халса изображают пирушки стрелков, и не случайно, что именно веселый пропойца Халс придумал этот мотив.

Предыдущие картины на эту тему были лишь соединением отдельных портретов. Они создавались так, как в наши дни фотографические группы резервистов, студенческих корпораций и турнферейнов, т.е. каждый вносил свою долю. И подобно тому, как во время пирушки стрелки зорко следили за тем, чтоб их порция была не меньше порции соседа, и на картине каждый из них хотел играть главную роль. Каждый получал удовольствие видеть свою собственную драгоценную особу вместе с мундиром, воспроизведенным так точно, словно речь шла о картине, рекламирующей военного портного".

Портрет так пришелся по сердцу харлемцам, что посыпались новые заказы. Впрочем, Халсу все это перестало нравиться довольно скоро. На групповом портрете каждый норовил оказаться на переднем плане в позе самой что ни есть благородной. Решение было азбучным, но эффективным – на первый план попадет тот, кто больше заплатит!

Халс писал заказные портреты – бюргеров, военных, ученых (Рене Декарта в 1649), врачей, а кроме того, представителей "веселого общества". Эти жизнерадостные лентяи – гуляки симпатичные, но  все же опустившиеся. Юмор Халса – откровенный и порой немного грубоватый. Чего стоит брачный венок из сосисок, который держит над головами собутыльников хохочущая, извините, проститутка.

Малле Бабе, содержательница трактира, – персонаж тоже колоритный и немного жутковатый. Тут Халс, как говорят, живописал социальное дно Голландии. Для подобной телеграммной, моментной живописи традиционная манера с ее чопорной деталировкой была мало пригодна. Халс пренебрегает всем несущественным. Небрежно выписанные брыжи – это уже не мазки, а удары кистью.

Постепенно угар победы, речей и воинственных песней гезов угас. Теперь голландцы хотят выглядеть чинными бюргерами, а не веселыми собутыльниками. На поздних портретах Халса – не завсегдатаи кабаков, а члены филантропического общества. Герой этого времени – представитель торговой палаты. Тут надо было изображать удовольствие купца от сделки или судовладельца после удачного рейса. Эдакое эпикурейство на голландский лад – преуспевающий суровый кальвинист. Для которого Халс стал, конечно же, слишком темпераментен.

Буржуазные голландцы с их пристрастием к чистоте не хотели живописного, но совсем не белоснежного белья Халса. Они воздерживались от небрежных поз и сердились на халатно намалеванное жабо, которое заслуживало того, чтоб им щегольнуть. Почтенные дамы, попечительницы приютов, не стремились быть увековеченными с кружкой пива в руке и воротничком, сместившимся набок.

В моду вошел аристократизм эпохи Возрождения. Но если итальянские портреты говорят о любви к поэзии, то голландские – только о любви к порядку. Здесь был к лицу уютный и разумно урегулированный быт Питера де Хоха. Обустроенная, благовидная природа Гоббема. Парадность портретов Пикеноя или Бартоломеуса ван Хелста. На этих картинах люди – позируют. О таких картинах говорят в спокойных, холодных выражениях. Куда уж тут пьяному веселью Халса.

Да все его творчество – протест против показной добропорядочности. Трезвость и деловитость новой голландской жизни никак не импонировали этому авантюристу. Для него, верно, было мучением писать застывшие лица и черные костюмы с белыми воротничками – хотя и тут Халс находит цвет (по словам Ван Гога, у Франса не меньше двадцати семи оттенков черного). Недаром даже Рембрандт одевал своих натурщиков в фантастические наряды.

Портретная живопись в предельной степени зависит от вкусов заказчика, а потому находится в самых неблагоприятных условиях. Меценатом искусств в Голландии стала – впервые в мире – буржуазия. Тут, конечно, есть ее огромная заслуга – традиции реализма в голландской живописи во многом обязаны буржуазии.

Но тем же бюргерам стихийная живопись Халса стала казаться намеренной шалостью дурного тона. Только 200 лет спустя голландцы признали, что на фоне его портретов остальные, современные им, выглядят почти что фарисейством. А о прилежной деталировке хочется сказать, что Элиас Пикеной или ван дер Хелст, право, напрасно так старались.

Поздние портреты Халса написаны с гордым упрямством и почти что с презрением. В характере персонажей часто обнаруживаются не совсем лицеприятные свойства. На холстах и досках – яростные броски краски. Тональные нюансы – еще тоньше. Сокращение цветовой палитры - возможно, только благодаря тому, что черные и белые пигменты были дешевле.

Конец был закономерным и надоевшим до уныния. В 1661 году Халса освободили от налогов. Не потому, что признали его заслуги как художника, а просто оттого, что у него ничего не было. Он умер в харлемской богадельне 26 августа 1666 г.

Халса привычно изображают как легкомысленного завсегдатая какой-нибудь "Свиньи со свистулькой". Как пропойцу, который бил стекла, колотил ночных сторожей, а если не их, то свою жену. Тем не менее, информация эта здорово смахивает на литературу и обычную традицию перепечатывания сведений из одного источника в другой. Тут, похоже, сыграло свою роль искрометное веселье живописи Халса, а документальных подтверждений такой репутации – нет.